Приходите свататься

Когда-то давно, в шестидесятых еще годах, моя мама работала в ортопедическом госпитале методистом по лечебной физкультуре. Имелась у нее там сослуживица по имени, которым не побрезговал бы и сам Александр Николаевич Островский — Олимпиада Мокеевна. Написал — да и соврал. На самом-то деле отчество у нее было Петровна, но суть не в этом. Как и положено лечебной физкультурнице, Олимпиада Дормидонтовна была дамой статной, с развитыми икроножными и прочими мышцами. Про осанку нечего и говорить. Впрочем, насчет дамы я, пожалуй, тоже загнул. Не знаю, уж в силу каких жизненных обстоятельств, но факт остается фактом, Олимпиада Петровна принадлежала к немногочисленному в любые времена племени старых дев.

Предположить, что ее стати оказались невостребованными по причинам эстетического свойства, решительно не могу. Вполне допускаю, что когда-то на пороге у нее толпились женихи в плисовых поддевках и лихо заломленных картузах. Скорее всего, злую шутку с прекрасной физкультурницей сыграло сознание ее превосходства над окружающим мужским населением, в массе своей лысым, кривоногим и наделенным избыточным весом. А может быть, алчные родители просили за нее какое-нибудь совсем уж нереальное приданое. Хотелось бы верить, что в конце концов Олимпиада Петровна осчастливила кого-то своей нерастраченной женской лаской, да кто ж теперь это проверит, лет-то сколько минуло.

В отличие от своей канувшей в безвестность тезки настоящая Олимпиада девственностью не может похвастать при всем желании. Несмотря на почтенный возраст, ее с завидной регулярностью, а именно раз в четыре года, выдают замуж.

Замужество складывается довольно своеобразно, но каждый раз по одному и тому же сценарию. Перед тем как повести под венец, ее долго обхаживают всеми доступными средствами, доказывают свое преимущество перед другими соискателями, сулят неземные блага. За всем этим с циничной усмешкой наблюдает ее папаша, старина МОК. Уж он-то как никто знает всему этому цену. Но ритуал надо соблюдать. А он требует, как в известной опере „Садко“, выслушать арию каждого гостя. И сурового варяжского, и богатого индийского, и хитрожопого веденецкого. И лишь после прослушивания решить, куда определить дочуру. Хотя принципиальных различий нет. Разве что легкие климатические нюансы да незначительные поправки на национальный темперамент. Привезя молодую домой, новоиспеченный супруг, в свою очередь, приглашает гостей и закатывает пир на весь мир. Гостеприимство он проявляет, надо сказать, довольно своеобразным способом. Удовольствие поглазеть на красавицу-жену, желающим влетает в солидную копейку. Но свадьба того стоит. Гуляют от души, месяц с лишком. Когда-то было поскромнее, но времена, как известно, меняются. Требования гостей возрастают, комфорт им подавай, безопасность, то-се… Понятно, что и хозяевам приходится вкладываться. Но чтоб в минусе остались, такого сроду еще не бывало. Потому что для тех, кто не сумел почтить мероприятие личным присутствием, но интерес к происходящему имеет, существует телевидение. И все что нужно покажет, и ноги бить не надо. А уж за право трансляции слупить можно по полной телепрограмме. Но и те, с кого слупят, не в прогаре — на рекламе в любом случае отобьются. А через месяц вконец измочаленную и никому уже не нужную молодую отправят домой к папаше. До следующего раза. Не уверен, что ее стоит жалеть. Она сама выбрала свою судьбу. Когда-то в древности ее воспевали поэты и запечатлевали ваятели, воевать в ее присутствии считалось жутким моветоном. Затем на долгие века она погрузилась в глубокий сон, из которого вывел ее прекрасный принц или, если быть до конца точным, барон с избыточно красивым именем — Куэртен.

Он разбудил ее волшебным заклинанием. Звучало оно как музыка: „Citius. Altius. Fortius“. Будучи человеком благородного звания и романтического судя по всему склада, чудак-барон любимым детищем не торговал. На коммерческую основу дело поставили уже его дальние наследники.

Сегодня в Москве на очередной сессии папаши МОКа станет известно имя очередного избранника. Женихи все как на подбор видные и богатые — Париж, Торонто, Пекин. Кому улыбнется счастье сказать трудно, а лично для автора, в свете вышесказанного, не больно-то и принципиально. Возвращаясь же к началу, знаете, как звали в кругу близких Олимпиаду Петровну? Нет? Охотно поделюсь. Завали ее просто, но выразительно — Липа.