Честное менделеевское

Российское химическое общество, есть, оказывается, и такое, недавно обязало студентов-химиков давать при поступлении в учебное заведение соответствующего профиля страшную клятву. Клятва эта настолько хороша, что невозможно удержаться, чтобы не привести ее целиком. Вот она:

„Принимая с глубокой признательностью даруемые мне знания и постигая тайны химической науки, клянусь именами Михаила Васильевича Ломоносова, Дмитрия Ивановича Менделеева, Александра Михайловича Бутлерова и всех наших Учителей:

в течение всей жизни не омрачать чести химического братства, в которое ныне вступаю.

Клянусь!

Учеников Учителя считать своими братьями и сестрами и нести потомкам знания свои и Учителя, приумножая их бескорыстно.

Клянусь!

Не использовать свои знания во вред Человеку, Природе, Отечеству и воспитавшей меня Alma mater, не заниматься приготовлением и продажей тайных средств и не давать смертельного или запрещенного средства просящему.

Клянусь!

Обещаю беспрекословно исполнять данную клятву. Да будет мне при этом дано счастье в жизни, успехи в делах моих и слава на вечные времена!

Нарушивший ее или давший ложную клятву да будет отвергнут всем нашим сообществом и предан забвению на все времена.

Клянусь! Клянусь! Клянусь!“

А что, впечатляет. Это вам не лапидарное „сукой буду“. Тут и Герцен с Огаревым обзавидовались бы. Да я и сам такую бы с кайфом дал, занеси меня дурным ветром в химическое братство.

За свою долгую и неправедную жизнь мне пришлось давать множество самых разнообразных клятв. Была ли среди них такая, которую я бы хоть раз да не нарушил? Боюсь, что такой не было.

Даже невинное детское обещание „быть верным заветам Ленина и твердо стоять в борьбе за дело Коммунистической партии“ я не сдержал, как ни пыхтел. И что вы думаете, покарала меня при этом „суровая рука моих товарищей“? Хрен-то! Потому что товарищам все это было глубоко по барабану.

Вообще, надо сказать, наиболее распространенная в быту клятва, так называемое „честное слово“, в русском обществе традиционно пользуется заслуженным презрением. Скажите какому-нибудь там немцу, что этот мост держится на честном слове, и он всерьез воспримет это как гарантию незыблемости данного инженерного сооружения. У нас, естественно, картина выстраивается прямо противоположная. Поэтому в моем далеком детстве для придания этой формуле хоть какой-то убедительности применялись различные методы усиления. Существовала целая иерархия этих методов.

На нижней ступени находилось „честное пионерское“, далее в порядке возрастания следовали „честное ленинское“, „честное сталинское“ и, наконец, могучее „честное всех вождей“. Правда, и тогда имелась возможность обезопасить себя от последствий нарушения даже этой страшной клятвы, лишив ее магической силы. Достаточно было в момент произнесения незаметно сделать за спиной две двойных фиги (большой палец, понятно, между указательным и средним, мизинец же мучительным образом перекрещивается с безымянным). Думаю, впрочем, что и одной вполне достаточно. Не потому ли президенты в момент принятия присяги держат на Библии (Конституции) только одну руку, а что они тем временем вытворяют со второй — одному Богу известно.

Так что при всех несомненных художественных достоинствах клятва юных химиков не более чем пафосное сотрясение воздуха.

И потом, что за смутные угрозы. „Отвергнут сообществом… предан забвению…“ Несерьезно все это, товарищи. Вот если бы их в чан с серной кислотой опускали, глядишь, дело бы и пошло.

Но об этом остается только мечтать.