Объятия любви порождают торжество иллюзионизма

Десять лет украинской незалежности… Сколько угодно можно иронизировать над этим или, напротив, извергать потоки ностальгических слез, но факт остается фактом — Россия и Украина больше не родные сестры. В лучшем случае — кузины. На родную сестру вполне допустимо прикрикнуть, стукнуть, если не в меру расшалится, ложкой по лбу, поделиться с ней на ушко в укромном уголке жаркими девичьими тайнами, по-родственному дать ей донашивать платье, из которого выросла сама. С кузинами такие номера не проходят. Тут все ох как не просто. Особенно, когда одна побогаче.

Предаюсь этим грустным размышлениям в Севастополе — бывшем городе русской славы. Или, если угодно, бывшей русской славы. Поскольку она теперь украинская. В то время, как население по большей части русское. И говорят на улицах по-русски. А думать постепенно учатся по-украински. Насчет думать, пока не поручусь, а вот мыслить, уж точно.

Нелегко и приезжающему. Он-то, наивный, по инерции продолжает считать, что, проведя сутки в поезде, приехал к себе домой. А между тем, приехал он отнюдь не домой. Он, и с этим пора наконец примириться, приехал в  д р у г у ю  с т р а н у. Со своим до странности похожим населением, практически неотличимым дизайном, совпадающим, за малым исключением, алфавитом, но при всем при этом  д р у г у ю.

И у нее, у этой страны, своя валюта, не слабее, кстати, нашей, свое правительство, тут судить не берусь, свой, не менее экзотический, парламент и, главное, во многом не совпадающее с нашим, представление о своем месте в мире. Поскольку Украина, абсолютно, надо сказать, справедливо, считает себя частью Европы. Пусть не лучшей, как злорадно утверждают недоброжелатели, но совершенно полноправной, с географической, по крайней мере, точки зрения. В отличие от нашего, украинское сознание не подвержено шизоидной евразийской раздвоенности и, следовательно, цельно. Оно не шарахается от края к краю необъятного пространства между Атлантикой и Пацификом. Его не мучают ночные кошмары, связанные с непосредственной близостью ежечасно репродуцирующегося Китая. По барабану ему и непредсказуемый Афганистан, где религия стала наркотиком, а наркотик превратился в религию.

Отличительная черта нашего прижимистого, как известно из анекдотов, южного соседа, — счастливое сочетание размеров площади и населения. Украина настолько компактна, насколько нужно, чтобы не возникало проблем с управлением. В то же время громадяне не сидят друг у друга на голове, как в какой-нибудь Бельгии. И места, вроде, навалом, и все под рукой. Купнуться захотел — вот тебе Черное море. На горных лыжах покататься — пожалуйста, Карпаты к твоим услугам. Климатические условия — лучше не придумаешь. С ископаемыми, правда, небогато. Но оно, может, и к лучшему. Ничто так не стимулирует деловую активность населения, как отсутствие халявных природных ресурсов.

Обидно, конечно, до соплей, что Крым Никита отдал. Исконную, можно сказать, нашу территорию. Правда, все названия там почему-то татарские, но это уже детали. В Америке индейских названий тоже хватает, а кто их сейчас помнит, индейцев этих?

Если же без шуток, русскому человеку, не туристу, разумеется, сейчас на Украине непросто. Наверное, тяжелее даже, чем в Прибалтике. Там мы действительно были чужаками и оккупантами, что бы ни визжала по этому поводу газета „Завтра“. Здесь же общность пресловутой исторической судьбы и общие же языковые корни породили иллюзию горячей взаимной любви. Помню, как много лет назад читал в любимом журнале „Корея“ одну статью. Речь там шла о том, как любимый учитель товарищ Ким Ир Сен пригласил на прием знаменитого корейского фокусника, ставшего перед этим победителем международного конкурса иллюзионистов, и дружески его обнял. Статья называлась гениально — „Объятия любви порождают торжество иллюзионизма“. А так ли уж мы, оглядываясь назад, любили друг друга? На уровне не отдельных индивидуумов, что, конечно, было и есть, а именно на уровне народов?

В общем, что случилось, то случилось. Не с нами первыми, не с нами последними. Наверно и чехи странно чувствуют себя, приезжая в Братиславу. У наших детей этих проблем, будем надеяться, поубавится, а внуки и вовсе с ними не столкнутся. Нам же еще долго предстоит переламывать себя. Когда я первый раз увидел в Одессе на мемориальной доске дикое для русского глаза сочетание „О. С. Пушкин“, сознание, казалось, не выдержит. А потом, ничего, привык.