Традиции и прогресс

В любой стране, в любом обществе стремление к прогрессу неизменно ставит вопрос о том, как быть с теми традициями, которые формировались ранее. Прогресс, безусловно, способствует процветанию общества в целом и счастью каждого человека. Именно в этом заключается его суть. Однако безрассудное увлечение новым ведет к утрате традиций. Нередко в угоду модернизации уничтожаются исторические здания, сооружения, обычаи и т. д. Устранение очевидно отживших и вредных явлений вполне оправдано, однако это не означает, что все старое бесполезно и вредно. Более того, весьма печально, если из-за экономической нецелесообразности уничтожается то, что представляет ценность для духовного мира людей. Можно сказать, что человеческая цивилизация — это история непрерывного творчества и прогресса. Но истории известно немало примеров разрушения и возврата к старому. Поэтому эта проблема постоянно возникала перед обществом на всех стадиях его развития. В каждой стране в процессы модернизации и прогрессивных преобразований всегда вовлекались народные массы, что ускоряло эти процессы. Но возникали при этом и острые проблемы. Такие примеры наблюдались и в истории Японии. В VI веке произошло резкое столкновение ценностных ориентаций в связи с приходом в страну буддизма. В 60-е годы прошлого века Япония была открыта для проникновения западной цивилизации, что характеризовалось невиданным за всю историю Японии ожесточенным столкновением старого и нового. В современных условиях наблюдаются еще более глубокие и сильные противоречия. По-видимому, в будущем следует ожидать, что столкновение старого и нового еще более усилится. В русской литературе, с которой знакомы японцы, отражены периоды, когда особенно горячо обсуждались проблемы идеологии и истории цивилизации. К примеру, можно сказать о полемике, развернувшейся в 1830—1840 гг. между славянофилами и западниками.

Славянофилы отстаивали самобытный путь развития. Мы, японцы, плохо понимаем их идеи, выраженные в гипертрофированном мессианстве, восходящем своими корнями к XVI веку, когда Россия уподоблялась «третьему Риму», истинному последователю Византии. Западники, среди которых были революционные демократы, в том числе Герцен и Белинский, как это мне представляется, имели непосредственное отношение к русской революции. Противоборство этих двух течений в конечном счете, по-видимому, нашло отражение и среди руководителей революционного движения конца XIX — начала XX века. Характерным проявлением этой борьбы является поражение Троцкого, который относился к одному из крайних течений западников. Ленин и Сталин, напротив, как мне кажется, больше придавали значение особенностям России.

Я хотел бы спросить мнение ректора МГУ относительно слияния традиций и современности в широком смысле в свете имевшего место противоборства западников и славянофилов.

Вопрос о соотношении традиционного и новаторского в культуре, идеологии, социальной жизни, как вы справедливо отмечаете, важен и крайне интересен в плане сохранения и развития общечеловеческой культуры. Поскольку вас интересует именно та сторона проблемы, которая связана с историей общественной мысли России, то могу высказать следующее.

Полемика между славянофилами и западниками датируется вами правильно. Она относится к периоду 30—40-х годов прошлого столетия. Но л а полемика отнюдь нс является первой дискуссией по данному вопросу. Поставленная вами проблема была на Руси предметом дискуссии еще в XI веке, в период расцвета Киевской Руси. Затем можно перечислить имена тех, кто имел самое непосредственное отношение к вопросу, который вы называете проблемой традиции и модернизации. Это — Максим Грек (XV—XVI вв.), Иван Грозный (XVI в.), Юрий Крижанич (XVII в.), Феофан Прокопович, царь-реформатор Петр I, Михаил Ломоносов — основатель Московского университета, Александр Радищев (XVIII в.), Павел Пестель (20-е годы XIX в.).

Если под модернизацией понимать всякое социальное обновление, то этот термин, безусловно, представляется всеобъемлющим и безграничным. Очевидно, что понятие «модернизация» в конкретном историческом контексте имеет определенное социальное содержание. Ясна, например, разница между модернизацией, которую осуществлял в XVI веке царь Иван Грозный, и модернизацией, к которой стремился революционер-декабрист П. Пестель в начале XIX века.

Применяя употребляемый вами термин «модернизация» к полемике славянофилов и западников, можно сказать, что и славянофилы и западники были весьма умеренными «модернизаторами», сторонниками социального обновления в духе дворянско-помещичьего либерализма. Поэтому спор между ними был обозначен вполне определенными социальными и историческими рамками первой половины XIX века.

В литературе по истории русской культуры, издающейся в Западной Европе и США, бытует, однако, иное, несколько расширенное толкование западничества и славянофильства, которое не соответствует исторической истине, когда хронологические рамки собственно западничества и славянофильства раздвигаются вплоть до XX века, к тому же к западникам причисляют и революционных демократов. На самом деле бывшие славянофилы и западники накануне и после реформы 1861 года, в результате которой в России было отменено крепостное право, выступали сообща против революционно-демократической тенденции как выразители единого умеренного реформистского течения.

Ах, вот как! Значит, и славянофилы, и западники были сторонниками умеренных преобразований. Поэтому абсолютно ясно, что их нс следует объединять с революционерами-демократами, а тем более с теми, кто совершил социалистическую революцию. Вот мы и восстановили историческую справедливость.

Здесь можно добавить, что революционные демократы, будучи идеологами революционного крестьянства, выступали и против западников, и против славянофилов, призывая к крестьянской революции. В условиях России 60-х годов XIX века страна, которая позже других европейских государств испытала влияние капитализма, идеология революционного крестьянства играла роль, близкую той, которую сыграла идеология революционной буржуазии в Великой французской революции.

Если говорить о домарксистских трактовках русской общины, то нам близки не славянофильские взгляды, идеализировавшие в общине не столько мирную трудовую жизнь, сколько патриархальность, монархические устои, а идеи революционных демократов, особенно Н.Г. Чернышевского, подчеркивавших именно трудовые, коллективистские, стихийно-социалистические тенденции сельской общины. Конечно, мысль Чернышевского о переходе России к социализму через общину была утопической, но сама идея некапиталистического пути развития к социализму оказалась правильной. Ее, как известно, г позиций научного социализма выдвигали и К. Маркс, и Ф. Энгельс, и В.И. Ленин. После Великой Октябрьской социалистической революции эта идея нашла реальное подтверждение. Ряд стран и народов перешли к построению социализма, минуя капиталистическую стадию развития.

Есть еще одна причина, по которой я испытываю интерес к полемике между славянофилами и западниками. Добропорядочную, набожную, живущую в достатке русскую деревню часто любили изображать в своих произведениях русские писатели. Один из японских специалистов обращал внимание на такую традиционную особенность России, как действительная любовь русских людей к миру без тени самовосхваления. И действительно, посещая Советский Союз, японцы в один голос говорят, что русские хорошие, добрые люди. Думаю, что это исходит от лучших русских традиций.

Один мой молодой друг сказал мне, что в русском языке слово «мир» обозначает «крестьянская община» и отсутствие войны. Я нахожу в этом глубокий смысл. Нет нужды лишний раз подчеркивать, что коллективное сознание составляет основу мира. Можно сказать, что ключ к установлению прочного мира во всем мире лежит в осознании идеи всеобщности судеб людей. На это ясно указывает нам русское слово «мир», вобравшее в себя одновременно два значения: коллективного сознания и противопоставления войне.

Я неоднократно бывал в Советском Союзе и, встречаясь с различными людьми, почувствовал искреннее стремление к миру, которое основывается на идущем от «великих просторов» желании построить еще более прекрасную жизнь.

Весьма интёресен ваш этимологический анализ русского слова «мир». Действительно, это слово включает в себя такие понятия английских слов, как, например, «world» и «peace». Хотя такое явление, как сельская община, описанная разными авторами XIX века, давно не существует, русский язык сохранил понятие «мир» и как обозначение определенной общности людей, прежде всего трудовой общности. Русские до сих пор нередко говорят: делать что-то всем миром (т. е. вместе, сообща, коллективно).

В русском языке есть и такое интересное слово, как «мироед», корень которого все тот же «мир». «Мироед» — это человек, враждебный миру, т. е. сообществу тружеников, живущий не своим, а чужим трудом. Традиционное уважение к трудовой, мирной жизни, неприязнь к мироедам не только сохранились у нас, в СССР, но и дополнились новым, социалистическим содержанием, ибо это согласуется с основным принципом нашего общества, где критерием достоинства человека является труд. Кстати вы, кратко характеризуя свои впечатления от посещения СССР, пишете: «Я почувствовал в вашей стране волю народа к жизни». Это, как я понимаю, непосредственно связано с трудом.

Образ честного работающего человека, образ доброго труженика и сегодня, как и для классиков русской литературы XIX века, остается дорогим и близким советским людям. Традиции добра, труда и мира, дополненные новым социалистическим содержанием, свято сохраняются и преумножаются в единой семье братских народов СССР.