|
Моя синяя птица
Как невозможно забыть первый поцелуй, первый, выпитый в беседке, стакан
портвейна, первую, выкуренную в кружок, сигарету, точно так же не может
тонко чувствующий человек не сохранить в потаенном уголке памяти свои
первые джинсы.
Первую девушку, которую я поцеловал, звали Оля. Она была очень глупая.
Первый мой портвейн также носил женское имя Хирса. Он был очень
вкусный.
Первая сигарета, которую я попробовал, называлась Дукат. Она была
очень противная.
Первые джинсы, которые я надел, назывались Wrangler. Они были
прекрасны.
Случилось это в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. Я уже
несколько месяцев как работал на телевидении, располагавшемся по
известному всей стране адресу: Шаболовка, 53. Следует отметить, что
среди бойцов идеологического фронта униформа главного идейного
противника пользовалась, как ни горько это признать, необычайной
популярностью. Не оттого ли спустя много лет именно в этой среде возник
профессиональный термин джинса? На мои польские техасы коллеги
поглядывали с плохо скрываемым презрением, что меня, в то время нервного
и впечатлительного, очень тяготило. И можно представить, что испытал я,
когда знакомый звуковик однажды спросил:
Старичок, джины (именно так, с ударением на последнем слоге И. И.) не
нужны? Дудки.
Штатские? задохнулся я.
Вранглер.
Сколько?
Тридцатник, старичок. Ненадеванные. Мерить будешь? и он протянул мне
пакет.
Размер брюк в ту далекую пору я имел сорок четвертый. Эти же были
максимум сорок два. Я честно проносил их три дня, а на четвертый, с
трудом сдерживая злые слезы, толкнул своему школьному приятелю Вове
Соколову. Причем за двадцать, поскольку считал, что вещь уже ношенная.
Ему они, кстати, были чуть великоваты.
Следующие фирменные джинсы появились у меня лет через семь. Все это
время образ волшебных штанов не давал мне покоя. Нереализованная мечта
постепенно переместилась в подсознание. Мои романтические сверстники,
как и положено, во сне летали. Я же стал видеть джинсовые сны.
Развивались они примерно по одному сценарию. Я оказывался за границей.
Как правило, это была одна из стран народной демократии. Румыния,
Польша, в лучшем случае, Югославия. Первый вопрос, который я задавал
аборигенам, звучал просто: Где тут у вас продаются джинсы? Магазин
всегда выглядел абсолютно одинаково маленькая, грязная, плохо
освещенная лавчонка, типа нашего сельпо. Среди наваленного барахла,
где-то там, на самой дальней полке они должны лежать. Каждый раз, когда,
казалось, только протяни руку и синяя птица забьется в ней, я
просыпался. Однажды старина Фрейд сжалился надо мной и отправил в
Америку. Видимо, посчитав, что можно, поскольку положенное количество
соцстран я уже посетил. Америка оказалось ровно такой, какой показывал
ее в своих телерепортажах Валентин Зорин. Темная улица, обшарпанные
дома, выщербленная мостовая, тускло поблескивающие трамвайные рельсы.
Вокруг, естественно, негры. А вот и знакомое сельпо. Но никакого барахла
и в помине. Все полки сверху донизу забиты исключительно Левисами,
Ли, Монтаной и конечно же! вожделенным Вранглером или
Рэнглером, как именуют его эти полудурки. На негнущихся ногах я
подхожу к этим россыпям, и в этот момент ночевал я в гостях подо
мной складывается раскладушка. Больше они мне не снились.
Сегодня эти дерюжные портки продаются на каждом шагу. Само слово
дефицит воспринимается лишь в сочетании с иммуно. Что же снится
тебе, юноша ХХI века? Молчит. Не дает ответа.
|