Игорь Иртеньев

Новости
Стихи
Проза
Статьи
На ТВ
Разное
Вопрос-ответ
„Магазин“
Книжная полка
Ссылки
Поиск

За пределами искусства?

Если задаться риторическим вопросом: чем наскальная живопись принципиально отличается от современных граффити, то есть конкретнее, почему первобытные пещерные рисунки — это живопись, а теперешние визуальные изыски на стенах домов — род психического отклонения, то ответ может быть достаточно прост. Все дело в мотивации, в степени индивидуализации, в подтексте. Известно, что самые первые художники рисовали что-то, исходя из религиозной или практической сверхзадачи, обозначая в красках и в камне или богов в их представлении, или жертвы, которые надо принести этим богам. Здесь мистическое, религиозное и прагматическое (например, желание удачной охоты) удивительно переплеталось, сосуществуя практически в целостности изображенного. Индивидуальность художника, как можно только предполагать, была вряд ли важна. Все определялось целью, так называемой сверхзадачей. И именно ей все подчинялось. Главное — прежде всего надо было что-то необходимое изобразить, выявить из небытия, воссоздать и обозначить. А в том, что теперь подразумевают под граффити, первостепенно именно желание заявить о своем отношении к происходящему, вообще, о своем присутствии в обществе, в этом городе, на этой улице, в этом доме.

Известно, что средневековый смысл граффити определялся тем, что на стенах нацарапывались (отсюда и само слово) какие-то подписи. Они могли быть заклинанием, пророчеством, но наряду с чем-то инфернальным стали появляться и бытовые надписи. В настоящее время очевиден приоритет последних, хотя в них вкладывается некий сакральный смысл, если говорить о подписях, сделанных последователями некоторых сект. Да и свастики, оскверняющие надгробия национальных кладбищ, стоят в том же ряду, поскольку, как ни грустно это сопоставление, но по-своему и это граффити, доведенное до предела цинизма и самовыявления.

Конечно, начинается все с девственно белой поверхности, которая завораживает и притягивает к себе. Кому-то достаточно листа бумаги, кому-то мало забора, стены дома, черного хода, бойлерной. Стоит, например, совсем недалеко отъехать от Казанского вокзала, как нетрудно убедиться, что страсть к художеству как форме самовыражения не поддается времени и обстоятельствам. Лозунги и рисунки замазывают, каменные заборы перекрашивают в другой цвет, а надписи и рисунки появляются заново. Их авторов просто переполняет желание обратить на себя внимание. Несомненно, что это внешне более безопасная форма самовыражения, чем бросание в окна поездов камней и бутылок. Однако прочитанный лозунг, часто политического содержания, рисунок с элементами мистики все же как-то воздействуют на увидевшего их. А потому такая форма искусства претендует на то, чтобы считаться живописью, не будучи ею ни по мотивации, ни по месту нахождения, ни по достоинствам. Одного желания рисовать мало. Надо знать композицию, искусство колорита, пробовать свои силы в этюдах, а тут свобода творчества без особых трудов и без длительной подготовки.

Можно понять тех, например, кто рисует какие-то пейзажи на стенах бойлерной, как-то одухотворяя вполне примитивное городское сооружение, имеющее сугубо практическую функцию. Но и пейзажи, и какие-то другие сюжеты все равно немного странны, поскольку вступают в противоречие с самой фактурой данного объекта. Кроме того, они выдают первостепенное желание автора проявить свой художественный потенциал, а уж потом облагородить неприглядность действительности. Напомним в этой связи, что все же у настоящего искусства несколько другая задача — сказать что-то адекватное действительности и общеинтересное. Даже в тех случаях, когда речь идет о чисто прикладном применении художественного творчества, каким являются кино-и театральные афиши, витрины магазинов.

Рекомендуем:

Предлагаем вашему вниманию экскурсии по Ватикану. Лицензированный гид проведет индивидуальные экскурсии по Ватикану. Вам гарантирует вход без очереди, увлекательное знакомство с историей церковного государства, знакомство с шедеврами в музейных галереях.

Гуляя как-то в центре Москвы, обратил внимание на то, что несколько десятков обычных лавочек вроде бы стали произведениями искусства. Их раскрасили в разные цвета, подновили и преобразили. Пришли несколько десятков молодых людей с кистями и банками с красками, выбрали свою лавочку и стали ее разрисовывать. Поразительно, но большая часть рисунков — это цветовые вариации, нефигуративная живопись. Где-то есть намеки на телепередачи, на мистические ритуалы, на рекламные щиты. Но героев здесь нет. Это объекты, лишенные человеческого присутствия, в том числе и в художественном смысле. Такое ощущение, что все лавочки разрисованы одними и теми же людьми, хотя некоторые подписи свидетельствуют о том, что создавали эти уличные рисунки-объекты разные художники. Да и сами подписи — это намек на то, что все — всерьез и что перед нами хоть и парадоксальная живопись, но живопись, хотя все же это не искусство, а его имитация.

Чтобы как-то возвысить межумочные попытки выразить свое художественное начало, придумали красивый термин — искусство аутсайдеров. Все-таки искусство, хоть и не искусство, поскольку создано оно далекими от искусства и реальности людьми, находящимися на излечении в психиатрических клиниках. Авторы термина признают его неаутентичность подлинному искусству, называя своих героев аутсайдерами, что как-то не особенно правильно с медицинской и этической точек зрения. Но, пусть с оговорками, это хочется признавать искусством, то есть творческой деятельностью, хотя очевидно, речь идет о клиническом случае, о такой форме протекания психического недуга, о таком способе откровения по поводу своего «я», что, возможно, по-своему интересно, но все же далеко от искусства, во всяком случае, от искусства как способа открытия действительности, а не только нереализованного потенциала в творчестве.

Таким образом, все, что никогда не станет искусством, правильнее называть именно искусством аутсайдеров, используя его определение как можно широко. Сюда надо включать и все граффити, где бы они ни появлялись, и все, что претендует на живопись, но по своей сути является духовным эксгибиционизмом, показывая что-то ущербное, болезненное, зажатое в тиски нереализованности надрыва. Почему картина Мунк «Крик» с женщиной, чье лицо перекошено гримасой страха, — живопись, а крик отчаяния, нашедший свое выражение в граффити, не может быть искусством, очевидно еще и потому, что живопись так или иначе ориентируется на зрителя, то есть учитывает зрительское восприятие. Да, и граффити любого рода учитывает зрительское восприятие даже в таком крайнем случае, как рисунки психически больных людей, которые не могут порой адресовать свое творчество обычным зрителям. Граффити «издается» для любого зрителя. Оно делается для всех и каждого и потому еще и не готово быть искусством, поскольку живопись соотносится со зрительским восприятием, отражая в себе дух и запросы времени, специфику национального самосознания и духовные искания тех или иных групп интеллектуалов, а здесь послание в пустоту.

А парадокс граффити, как вообще всего, что можно назвать искусством аутсайдеров, в том и проявляется, что, будучи попыткой заявить о себе, обратить на себя внимание, оно безличностно. Чаще всего это иностранные слова, написанные без пробелов, буква в букву, или наскоро сделанные надписи на русском языке. В них ощущается торопливость, поспешность, очевидная обреченность и тоска по идеалу. Собственно говоря, это признание того, что что-то не получилось, хотя и выдается за эпатаж, за вызов обществу. Эпатажа и вызова обществу вполне хватает и в достаточно респектабельных галереях, но там это обставлено иначе и воспринимается публикой концептуально.

Здесь, в рисунках на стенах домов, заметнее уже не крик отчаяния, а само отчаяние, водившее рукой безымянных художников, примирение их с творческой нереализованностью и печальный итог жизни ли, желанию ли рисовать — бог весть? Но с чем сложно спорить — все граффити, если на них задержаться взглядом, вызывают грусть и только грусть. В них нет будущего, нет завтра и послезавтра, как в хороших картинах. В них только заметно настоящее, мрачное и жестокое, с изломанностью судеб и извилистостью поисков себя, что отражено в этих городских антишедеврах. И поэтому тоже это не искусство, а что-то другое.

Вывод напрашивается достаточно неутешительный: как бы ни выдавало себя граффити, искусство аутсайдеров за живопись, оно столь же далеко от него, как и от чего-либо другого, являющееся искусством. Но всегда можно сказать, что граффити и не выдает себя за искусство. Это просто форма городского дизайна и ничто иное. Но и здесь проявляется парадоксальность данного феномена полисного бытия. Будучи имитацией искусства, граффити в сознании его авторов, а в готовом виде и через воздействие на сознание зрителей, претендует на то, чтобы подменить искусство, как осознанное и профессиональное творчество. Именно живучесть граффити, его присутствие в любой части света вне зависимости от степени капитализации и демократизации общества, свидетельствует об этом, как ничто другое.

Искусство аутсайдеров в широком смысле слова есть не просто форма протеста против реалий общественного устройства и тех или иных кризисов в обществе. Оно, это самое искусство аутсайдеров, пробует заменить живопись, как труд, навык и обученность. Будучи эрзацем культуры, оно несет в себе память о культуре, о том, с чего оно же в свое время начиналось. Но если живопись отошла далеко от наскальных рисунков, то граффити — искусство аутсайдеров, возвращает наше сознание к тому, что как бы забыто, осталось где-то в подсознании и до поры до времени не напоминает о себе.

Не случайно, что подобное художество агрессивно и самим фактом своего появления и воздействием на потенциальных потребителей его, хотя речь идет здесь прежде всего о случайных прохожих. Оно, не имея перспективы ни в чем, обостряет социальный дискомфорт, напоминая о творческом начале в каждом индивидууме и о том, что по каким-то причинам не нашло себе воплощение. Оно не умиротворяет, а раздражает, вызывает цепную реакцию агрессивности, порожденной страхом, болью и мукой. Оно уводит в сторону, поскольку по природе своей является формой психического отклонения, какими бы благовидными поводами и причинами оно не объяснялось. И потому, наверное, нет большой разницы между тем, что рисуют душевнобольные в тиши мест их пребывания, и неустроенные духовно, не укорененные в нормальные координаты городские жители.

Надо назвать все своими именами, хотя это будет жестоко и безжалостно, но вместе с тем честно и справедливо. От такой правды можно ждать больше пользы, чем вреда, если в основе ее будет уважение к личности и таким творческим исканиям, которым не нашлось пространства нигде, кроме стен и переходов. И в таком подходе будет больше гуманизма, чем в выдавании болезни за здоровье, аутичности за искусство.

(c) Игорь Иртеньев Дизайн (Ъ) e.g.Orius
Программирование и поддержка (Ъ) DouЪle W